ПОРТРЕТ

Зимним, морозным вечером молодой капитан-лейтенант спрыгнул с подножки вагона поезда, остановившегося лишь на минутку на станции Пола. Кругом было черное небо и белый снег, отчетливый в своей белизне благодаря луне и единственному фонарю, как-то сиротливо сбившемуся набок. Капитан-лейтенант постоял немного, отыскал глазами смутное очертание железнодорожного здания, почувствовал через ботинки особенности северного климата и решительно двинулся вперед. Его ждала волнующая встреча, изменение привычного ритма жизни и счастливое будущее.
Сам поселок находился чуть в стороне. Идти пришлось полем. Ноги проваливались в сугробы, форменные брюки намокли, ботинки не спасали от холода. Но волнение росло. Сердце отчетливо стучало: «Скорей, скорей...». Где-то недалеко, как ему показалось, тягучий голос серого хищника вернул на землю. «Как она здесь живет, среди волков-то? А может собака? Почему же воет?»
После яркой, насыщенной событиями военной службы, заграничной жизни нынешняя реальность показалась ему почти абсурдной: разве здесь в этой глухомани можно существовать? Разве нормальному человеку здесь может быть интересно, весело? Он вспомнил свой катер, матросов, свои первые задания. Эйфория от жажды подвигов еще не улетучилась, еще верилось в справедливость, еще хотелось мечтать и куда-то стремиться.
Сейчас он стремился к своей единственной любви, маленькой кареглазой женщине по имени Олечка. Она работала здесь уже полгода молодым специалистом в школе, отчаянно тосковала и ждала его. Нужно было забрать ее отсюда, увезти сначала в Ленинград, где жили родители, там зарегистрироваться, ну а потом отправиться в дивизион, где молодые офицеры, получившие, наконец-то, разрешение привезти жен, гордились своими красавицами-супругами и мечтали о детях.
Была глухая полночь, и единственно на что он решился – это дождаться утра. Как-то отыскал Дом колхозника и даже достучался до заспанного коменданта. Его проводили в маленькую, чистенькую комнатку, где ждала кровать, удобная уже потому, что хотелось спать и чтобы быстрее наступило завтра. Комендант с интересом разглядывала молодого человека в черной форме, тайком вздыхала и завидовала юной учителке. Все затихло. Луна настойчиво светило в окно. Волков слышно не было, хотя на его насмешливый полувопрос о волках, комендант небрежно кинула: «Случаются».
Уже к вечеру поезд уносил их в новую, счастливую жизнь. В купе, где они уютно расположились, было тепло. Глаза сияли, они о чем-то говорили, спеша и перебивая друг друга. Маленькая двадцатидвухлетняя женщина чувствовала себя принцессой, ее принц, удивительный, не похожий ни на кого, в умопомрачительной шинели, увозил ее в другой мир. Подруги уже обзавидовались, мама успокоилась, отец гордился судьбой дочери, братья и сестры уважали, а она просто была счастливой девчонкой и ждала от будущего только ярких и светлых красок.
Вдруг дверь купе резко открылась. Молодая, яркая брюнетка в норковой шубе внимательно взглянула на попутчиков и, кажется, осталась довольна. «Элина,- представилась она.- Молодой человек, сигаретку!» Капитан-лейтенант растерялся:
- Извините, не курю...
- Военный, а не куришь! Странно!
И пошла по вагону стрелять сигареты у пассажиров.
Оля обмерла:
- Знаешь, кто это?
- Кто?
- Это Элина Быстрицкая! Я ее в кино видела. Фильм, помнишь, «В мирные дни»?
- Точно, а я смотрю, не простая дамочка, одни духи чего стоят!
Вечер прошел сказочно. Ослепительная Элина рассказывала о своих ролях в Вильнюсском театре, что теперь она будет сниматься в новых фильмах, а один с ее участием скоро увидит вся страна. «Неоконченная повесть» называется. Весело куря одну сигарету за другой, красавица поделилась своей главной мечтой: Аксинья! Да, она тогда была чертовски похожа на свою будущую Аксинью! Что-то звенело, плескалось в ней, освещало и переворачивало! Молодая пара во все глаза смотрела на спутницу, чувствуя, что новая яркая жизнь уже началась!
Расстались друзьями. Актриса, еще не избалованная вниманием, даже записала свой адрес и вручила молодым:
- Будете в Вильнюсе – заходите!

В сиротливой двухкомнатной квартире стены были увешаны картинами. Хозяин, маленький, сухощавый старик лет восьмидесяти, писал морские пейзажи. Чуть дрожащая рука выводила и Айвазовского, и фотографии из старых журналов, и собственные фантазии. Глаза, тронутые катарактой, уже слабо отличали синий от зеленого. Картины выходили сумрачные, тревожные. Сколько он раздарил их друзьям, знакомым в России, Латвии, на Украине, в Белоруссии, Азербайджане... Висят ли на стенах или пылятся на чердаках? Согревают ли чьи-то души воспоминаниями, или некому вспоминать уже далекую молодость?..
Вот море бурлящее, штормовое, какой была сама жизнь. А вот спокойное, ласковое, каким было счастье. Среди картин можно было найти натюрморты, изображения замков старого города, птиц и зверей... И только один портрет. За всю жизнь человек смог написать лишь один портрет: смеющиеся карие глаза, тонкие брови, добрая улыбка. Он очень любил это лицо. Но с некоторых пор настойчиво вспоминалось и другое лицо, из той, далекой красивой юности.
Старик собирался в дорогу. Он достал запыленный чемодан, сложил туда кисти, коробку красок, носки, рубашку, зубную щетку. Потом проверил чемодан на вес - сможет ли он его поднимать. Подумал, что сможет. На самый верх пристроил что-то плоское, завернутое в тряпицу.
Поезд уносил его в Москву. На следущий день, оставив чемодан на Белорусском вокзале и прихватив с собой только легкий пакет, старик отправился в далекое путешествие по Москве. Когда-то он знал этот город, участвовал даже в параде на Красной площади, хотя эти воспоминания и вносили привкус некоторой боли. Ему тогда намекнули, что не было бы никаких вопросов, если бы его отец не был военнопленным. «Сын за отца не отвечает»,- сказал он тогда заветные слова, свято веря в их справедливость. Ему все-таки позволили тогда ехать в Москву. Сейчас город казался холодным, чужим. Родственники не звали его в гости, да он и не напрашивался. У него было только одно желание, одна миссия.
Добравшись до Театральной площади, человек с удовольствием посмотрел на фасад Большого театра – когла-то он слушал здесь «Князя Игоря», прошел дальше, потоптался неуверенно около входа в Малый театр, робко взялся за дверную ручку. Билетер с удивлением посмотрела на сгорбленного седого старичка в поношенной курточке и старого фасона ботинках – таких зрителей здесь испокон веков не было. Старик стал говорить о себе, о своей молодости, о том, что одинок, что жизнь прошла незаметно. Она уловила, что он привез какой-то подарок народной артистке СССР, и как бы передать? «Да она только что была здесь, вы разминулись! Оставляйте, передадим, она Вам позвонит обязательно, оставьте свои координаты, ах, Вы написали все на обратной стороне, не волнуйтесь, все будет хорошо».
Он в последний раз взглянул на портрет: молодая, красивая Элина Быстрицкая смотрела на него, улыбаясь и подбадривая. «Плохо все же, что она так много курила, - подумал старик. – Не люблю, когда женщина курит». Ему казалось, что портрет удался. Он так долго писал его. Да и был он всего лишь вторым в его жизни. Других женщин изображать не хотелось.
Старик вышел. Он не слышал гула большого города, не замечал мельтешения бегущих людей. Он верил, что она позвонит.
Получила ли актриса этот подарок? Кто знает? Да даже если бы и получила, не решила ли, что это какой-то старый, выживший из ума поклонник, сочиняющий небылицы? Ее богатая событиями жизнь не позволяла ей помнить мелочи да и верить людям сейчас можно было с большой оглядкой!






Наталья Сосенкова