КРЫЖОВНИК

Завтра – Достоевский! Боже, как рассказать о спертом воздухе, умирающих чижиках, желтых обоях, девяти кругах ада? Впрочем, мрущие чижики – это не из «Преступления и наказания». Анна Николаевна задумалась...
Она была неплохой учительницей. Несостоявшаяся актриса, она умела привлечь внимание какой-нибудь неожиданной фразой, смешной шуткой, многозначительной паузой. Легкой, балетной походкой влетала в класс, улыбалась, кипела нерастраченной энергией, рвущимися наружу стихами. Еще на заре туманной юности она верила в свою звезду, да и талант у нее находили: то в красиво очерченном подъеме ноги, элегантно обернутом пуантным атласом, то в патриотических стихах десятилетней поклонницы Гавроша:
Его мы имя не забудем.
Его никак нельзя забыть –
Погиб за жизнь людей, за правду,
Которую нельзя убить!
Хвалили, что скромница, что газеты читает, что по помойкам не шляется с другими детьми. А ей – что? – лишь бы хвалили!
Да и мечты были под стать: все больше творческого полета – режиссер, актриса балета, бионик, дипломат. Наверное, мечты сыграли свою роль – Аня умела себя приподнести и на студенческой сцене, и в поэтическом клубе, и в педагогическом новаторстве. Но будущий дипломат с трудом находил общий язык с оппонентами в спорах, не умел убеждать, терялся перед хамством и все больше и больше впадал в депрессию от неудач.
Осенний парк манил тишиной и любовью. Аня была красавицей и сама знала об этом. Но эти знания нисколько не помогали в любовных победах. Ну в самом деле, не с пустоголовым же Игорьком изучать любовь?! В этом парке она была с красавцем гитаристом, единственно желанным и любимым. Резные ограды, могучие деревья, сырые дорожки казались нарисованными на старинной картине. Она понятия не имела, о чем с ним говорить. А он, очевидно, не знал, как слинять от ненормальной девчонки. Она писала стихи, и опять все кругом ахали: какая любовь! Шло время. Гитарист давно женился, развелся, опять женился. А она все смаковала его редкое имя, все рисовала его глаза, по правде сказать глаза весьма заурядные, как и заурядными были лицо, долговязая фигура и весьма скромный интеллект.
А потом Аня превратилась в Анну Николаевну. Но от этого не перестала мечтать о великом и творческом своем пути. Однажды, влюбившись в десятиклассника, решила бежать с ним в Москву и вместе пытать счастья в приемной комиссии Щепкинского училища. Даже репетировала: «Куда теперь? Домой идти? Нет, мне что домой, что в могилу – все равно. Да, что домой, что в могилу!..что в могилу! В могиле лучше... Под деревом могилушка... как хорошо!..» Но внутренний дипломатический голос напомнил о возрасте, о глупости и о другом предназначении. И она понесла свое предназначение с гордостью, читала некрасовскую «Деревню» так, что слезу выжимала у нервных девятиклассниц. С упоением прыгала по сцене, показывала, как изображать Пламя войны, пела романсы и поручала их исполнение хорошенькой ученице, требовала «не читки...а полной гибели всерьез». Так было раз, два, три... а потом пришла усталость. И уже не хватало времени ни на собственного ребенка, ни на чужих детей, ни на педагогику. Куда-то хотелось сбежать от жизни: в Испанию, в юность, в театр, что, в общем-то, было для нее равнозначным. Она не понимала, что происходит, что надо делать. Стала варить щи, пироги ее расхваливали все – друзья, муж. И только подросшая дочь все смотрела куда-то вдаль и не особенно любила мамину стряпню и даже, кажется, стеснялась этого нового маминого увлечения. А потом уехала, чтобы в новом прекрасном и яростном мире стать ведущим специалистом, бизнес-леди, или как там это теперь называется?
Аню давно уже никто не называл Анной Николаевной. Старые ученики забыли ее, а новых не было. Она приезжала на свою дачу как на чужую. Ее учили работать на земле, сажать помидоры, кусты и деревья. Это даже оказалось на редкость полезным занятием – ни о чем не нужно было думать. Только душа напоминала о себе приступами тоски.
День был пасмурный. Низкие тучи грозили дождем. Анна разглядывала изорванные пуанты, которые нашла на чердаке дачи, и не понимала, как они туда попали. Потом взяла тарелку с зеленым крыжовником собственного урожая, положила в рот одну ягоду и вдруг заплакала, всхлипывая по-детски:
- Боже, как это невкусно! Как это ужасно!
В осеннем саду стоял тяжелый запах прелых листьев. Пошел дождь, не обещавший быстрого окончания. Аня не могла вспомнить, где она читала обо всем этом...







Наталья Сосенкова