Нет, я ничего не имею против Карты Метро. Были времена, когда я шаталась по московским метрополитеновским улицам, не подозревая о будущих фантасмагориях господина Глуховского. И по московским улицам шлялась, выбираясь иногда на поверхность. В Ленинке читала что-нибудь о частотности слов в лермонтовской поэзии, но не забывала поискать глазами симпатичное мужское лицо. Это было давно. Да и не о Москве я буду писать. Любила я ее очень. До ненормальности любила. Теперь - не люблю. Почему - не скажу. Это не интересно современным поклонникам Марты Кетро. Но о сексе я тоже писать не буду. Так как Марта - не умею. Кошек люблю, но она уже н
аписала, как "менее волосатая" помахала ей ручкой, ничего смешнее этой сцены я не читала. Но эта любопытнейшая особа почему-то подвигла меня на сие творение, которое я рожать не хотела. Может быть, она меня раскрепостила. И за то ей спасибо. Мой рассказ начинается с далекого времени, когда девочки носили чулки с резинками, пришитыми к лифчикам, когда их не выпускали на улицу без штанов с начесом и когда мамы говорили им, что они появились из пап (было трудно представить, что через
маленькое ротовое отверстие я смогла пролезть - и в результате превращалась в своем воображении в эдакого белого мышонка). Во дворе за кустами маячили какие-то дядьки со спущенными штанами. А нам и невдомек было, что об этом надо сообщать взрослым. Было ясно одно, за всем этим стоит что-то отвратительное, страшное. Позже везло и на эксбиционистов - почему-то думалось, что это знак будущего изнасилования. Бедное мое детское воображение рисовало страшные картины. Если бы я знала тогда, что это самые безобидные существа! Посмеялась бы, плюнула и забыла.Но тогда говорить об этом не могла ни с кем. И сейчас уже жизнь за плечами - первый раз говорю, честное слово. Пишу сейчас в назидание молодым родителям - говорите со своими детьми ОБ ЭТОМ! Итак, страхи росли и ширились. У папы голова болит - может умереть! У кошки частые чесательные движения - стригущий лишай! Руки после улицы не помыла - дизентерия! Портфель в одной руке носишь - кривая будешь! Мало гуляешь - заболеешь! Заболеешь - умрешь! Самое смешное, что добрая половин
а всех маминых опасений сбылась с высоким уровнем IQ. Глисты были? Были. Правда, в отличии от девочки Кай из книжки Андруса Кивиряхка я с ними не дружила и по именам не называла. Они мне мешали жить дома в привычной обстановке, а заставляли пребывать в казенном медицинском учреждении, где, размазывая слезы по лицу, я с ужасом осознавала, что МЕНЯ УДАРИЛИ (уборщица в сердцах приложилась к детской попке, чтобы не маячила перед ее шваброй). Стригущий лишай? За него легко сошли все диатезы и дерматиты вместе взятые и приговорившие меня к званию "шелудивой" и "некрасивой". Позвоночник мой окривел очень рано и навсегда, пришлось его подпилить немножко, но это отдельная печальная история. Мое детское "негуляние" вылилось в стойкую анемию. Папа, слава Богу, жив до сих пор. Мамы вот только давно нет. Отбоялась. Про страхи относительно мужчин писать не буду. Это и так ясно. К чему может привести стойк
ая родительская любовь-переживание под чеховским названием "как бы чего не вышло"? Ну уж романтической любви я хлебнула по самое некуда। И до замужества и после. И если сейчас я говорю подругам, что изменила Бозину с..., они уже не удивляются и понимающе ухмыляются. Кстати, сегодня ...с Йонасом Кауфманном. Не знаю, правда, фишка про семью и троих детей - правда? У тенора-то? Да простят меня все теноры (тенора).
Я бросалась из одной крайности в другую.
Первый ужас от необходимости публичности я испытала в школе, когда меня назойливо выбирали в какие-то комсорги, ответственные, старосты и т.д. Я должна была вести протоколы, собирать взносы, о чем-то лепетать на собраниях. До сих пор от слова "протокол" или "собрание" мне становится нехорошо. Но вместе с тем я совсем не боялась порхать по сцене на пуантах, читать стихи или изображать "Вову с Петей" из стихов Бориса Заходера. В чем секрет такой избирательной смелости - до сих пор не знаю. Несколько раз была прямо- таки счастлива - читала взахлеб со сцены стихи, публике нравилось. Кто-то даже пытался сделать из меня актрису в самодеятельном театре. Но внутренняя мудрость подсказала: "Не надо." Потом публичность надоела, потому что ее надо подкармливать, а я еще с детства мечтала быть лесником и жить в лесу (иногда, правда, это разбавлялось режиссерскими мечтами или будущими открытиями в области бионики).
Мои надежды на настоящих друзей тоже разбивались о глухую стену. Например, в далеком детском наиве я подошла к одиноко бредущей по дороге девочке с прутиком в руке с одной-единственной целью - познакомиться. Девочка была явно не в духе, потому что прутик ее запрыгал по моему лицу. Больше попыток я не делала. Сменив школу, я ждала, когда меня позовут в какую-нибудь компанию, считая себя все-таки не глупой и не уродиной. Не позвали. Кто-то видел во мне "стукачку"(видимо, мерили по себе), кто-то - "воображалу"(проклятая робость!), кто-то, как сейчас говорят, - "ботаника". Интересно! Судьба это такая? Хотя, какая судьба? У меня нет вообще линии судьбы на ладони. Нет и все! У всех есть, а у меня нет. Какие-то еле заметные черточки. Однажды пристала к одному симпатичному гею, чтоб погадал (умел). Узнав, что сменила множество мест обитания и взглянув на девственную руку, "некал" долго - нет судьбы у таких, всё они сами для себя делают. Что же получается? Я без Бога вообще живу? Кажется, Даниил Гранин удивлялся, как человек жил, когда богов уже свергли, а Христос еще не родился. А вот так и жили - сами по себе...
Хорошо нынешним женщинам! Они все знают, все умеют. У них в стране есть секс. Им не надо петь о паровозе, летящем вперед. Обсуждая фильм Гинзбурга "Generation P", кто-то сказал: "Потерянное поколение... Да все поколения потерянные!" По принципу "все звери равные, но есть равнее" заявляю авторитетно: "Наше - самое потерянное."
